Возвращается всегда кто-то другой.
Сначала краем глаза замечаешь наброски и эскизы - один сдуло под стол, другой затыкает какую-то щель, третий засыпан обрезками кожи. Фрагменты образа, затерянные среди десятков других. Кисти, лица, головы, стопы - в беспорядке на листах, как привыкли видеть в художественных альбомах, замысел и само его наличие ведомы только автору. Затем некоторые элементы начинают повторяться - узнаешь их, никогда не заглядывая через плечо - по отставленным в сторону картонкам, вынесенным за неприкосновенное пространство стола листам, эскизам на стене. Уже знаешь лицо, которое смотрит на тебя то насмешливо, то ехидно, то печально, и узнаешь в россыпи разных кистей рук принадлежащие ему. Что-то происходит, словно пространство дома сгущается, и когда окончательный эскиз оказывается на стене, невольно постоянно оказываешься перед ним, словно это ни то домашний алтарь, требующий подношений и отчета о происходящем, ни то место силы, куда приходишь на счастье, за удачей.
Наступает недолгое мнимое затишье - кажется, что ничего не происходит, пока очередным утром едва не роняешь корзину с бельем, обнаружив на балконе россыпь крошечных белых ручек и детских стоп. Потом привыкаешь, даже начинаешь бесстрашно перекладывать их с места на место по мере необходимости, и почти не вздрагиваешь, обнаружив изящную кисть с тонкими пальцами сушащейся на люстре или на вешалке для ключей.Время лиц. Крошечные головки вызывают меньше трепета и больше любопытства, возможно, сказывается всеобщий детский опыт оторванных кукольных голов. И все же обнаружить их однажды вскрытыми и выпотрошенными до гулкой пустоты - в первое мгновение жутковато.
Дни, покрытые тонкой белой пылью, звучат и пахнут зубоврачебным кабинетом, и каждый раз и без того правдоподобные черты оказываются еще более живыми.
Первая примерная сборка оставляет смутное впечатление, что один из эскизов сделал шаг с листа и оказался объемным.
Затем наступает цвет, и все оказывается совсем другим.
Потом ты, неожиданно для себя, даешь одному из них имя. Смотришь задумчиво в оранжевые глаза, и внезапно понимаешь, что это - Ганс. И все. Ты уже причастен, уже не можешь оставаться в стороне, все становится иначе в этот момент - смутно, беспокойно, непонятно, не так как раньше. По-настоящему.
Текст появился благодаря Митосу и Гансу.